Эльвира. Ученого из человека делают не столько умные книжки и личные способности, сколько счастливые встречи, в особенности в детстве. Вот у Валеры был в школе физик...
Валерий. ...который до сих пор работает, а ученики его по всему свету — в нашей Академии, в Кембридже, в Принстоне, и все его помнят, все ему по гроб жизни обязаны. Наука, между прочим, вообще держится на личностях.
Эльвира. Было такое понятие — служить науке. Прежде мы ей служили за очень хорошие по тем временам деньги.
Валерий. Наука была такой богатой, что в одной институтской лаборатории работали сразу две Эльвиры Ивановны, и обе — иммунологи.
Эльвира. А потом деньги и престиж стали потихоньку сходить на нет. По идее все должны давно разбежаться, но у нас были такие учителя, такие люди стоят за нашими спинами, что как-то стыдно своих маленьких обид.
Вспомнить только директора биостанции на Белом море Николая Андреевича Перцова... Вся жизнь там держалась десятилетия на одном его энтузиазме, а умер Николай Андреевич — и на станции электричество отключили.
Валерий. Наверное, при его жизни у чиновников рука не поднималась, несмотря на неуплату. А мы с Элей эту линию электропередач через тайгу сами тянули, еще школьниками.
Эльвира. Там в пятнадцать лет и встретились. Беломорская биостанция принадлежала университету, строить ее помогали московские студенты и школьники из математической школы. Я попала туда случайно. Одна девочка и двадцать математиков! Конкуренции у меня не было.
Валерий. Она меня выбрала одного из двадцати, а у меня выбора не было. Пришлось писать стихи и жениться.
Эльвира. Но как я выбрала! Всех отвергла и предпочла одного, я же не знала заранее, кем он станет. Один мой знакомый увидел фамилию «Рубаков» в Большой советской энциклопедии и на полном серьезе говорит нашему еще маленькому тогда Алешке: «Ты папу своего слушайся, он у тебя в энциклопедию записан!» Поженились мы, конечно, не в пятнадцать лет, а уже студентами. Но роман получился длиною в целую жизнь. В моем лице Валера встретил необыкновенный человеческий тип — у меня совершенно не было чувства юмора.
Валерий. И у подружек твоих не было. Скажешь им: «Привет, тетки! Какие вы красивые!»
Эльвира. А мы обижаемся. Наверное, до сих пор не всегда понимаю, когда Валера шутит, а он почти всегда шутит. Может быть, потому что наука у него такая — космология, без юмора на эти миллиарды лет и бесконечные пространства не взглянешь.
Валерий. Юмор в нашей науке, конечно, есть. Один физик, Дирак, описал интересную частицу, назвали ее «монополь Дирака». Она махонькая такая, всего в миллиардные доли сантиметра, а весит чудовищно много — почти десятимиллионную грамма, Чтобы было понятно — как миллиарды атомов. А я вычислил необыкновенные свойства этой частицы, из нее можно черпать энергию, несравнимую с атомной, вечный двигатель, можно сказать, замаячил. Беда лишь в том, что «монополь Дирака» никто пока не видел. Чтобы ее создать, нужен ускоритель размером с полвселенной. Но частичка как пить дать существует, если бы только прилетела и показалась...
Эльвира. Валера не поймал частицу, а я годы потратила на поиск вакцин нового типа. В теории все выглядело замечательно: вот вирус СПИДа набрасывается на клетки
иммунной системы, а мы подсовываем ему двойников, иными словами, белок с заданными свойствами. Этот белок препятствует прикреплению вируса к иммунным клеткам и защищает их. Но то ли вирус оказался хитрее, то ли это направление в иммунологии тупиковым, проверить не удалось. Институт, где я работала, уже на ладан дышал, кругом только и разговоров, что нормальные люди идут в коммерцию. А какой из меня коммерсант?.. Ушла преподавать во Второй медицинский институт, там мне пригодились Валерины уроки юмора — ну, о чем толковать со студентом, который ничего принципиально не знает? Только анекдоты друг другу рассказывать. Недавно
все-таки не выдержала, вернулась к своим мышам и пробиркам. Ищем новый тип вакцин против туберкулеза, очень перспективная идея.
Валерий. Я всегда говорил, что твоя наука интереснее и загадочнее, чем моя.
Эльвира. Когда Валера был заместителем директора Института ядерных исследований, он до шести вечера директорствовал, а после шести до ночи занимался физикой. В субботу ложился пластом и не вставал до утра понедельника. И такой режим — многие годы, а в доме двое сыновей и у меня научная работа, диссертация. Правда, Алеша и Сергей — хорошие мальчики, легкие, но.... Мы так мало виделись, что, наверное, поэтому совсем не ссорились.
Валерий. Самой большой драмой нашей жизни была скрипка. Младший, Сережа, к своему несчастью, родился с абсолютным слухом, и, конечно, его приняли в музыкальную школу на скрипку. Эля билась об Серегу, Серега бился о скрипку и почему-то без конца ломал свои музыкальные пальцы.
Эльвира. Это была трагедия, но Валера меня поддерживал, он убежден, что музыка для развития — великая вещь.
Валерий. Теперь все позади — диплом получен, скрипка на антресолях, а в руках гитара. Я сам проучился в музыкалке пять лет, вместо пианино играю на гитаре. Старший, Алеша, музыке не учился, но тоже играет на гитаре. В результате все пришли к общему знаменателю.
Эльвира. Гитар у нас четыре штуки, и так ведь замечательно, когда все гитаристы в сборе... Теперь Валера отбился в институте от административной работы, занимается только наукой, и у него дедлайн —дома должен быть не позже половины одиннадцатого. Но с понедельника ввожу террор — в десять! Надо признать, что его далекая от земной жизни наука кормит семью, в особенности с тех пор, как Валеру стали приглашать поработать или прочитать лекции за рубежом.
Валерий. Зато ты в Англии всех научила говорить по-английски и всем объяснила, кто такой на самом деле Вильям Шекспир.
Мои друзья и коллеги были восхищены — какие жены у русских физиков!
Эльвира. Просто оказалось, что мой английский, который в спецшколе учила, — это язык выпускников Оксфорда и Кембриджа, а как говорит продавец или водитель автобуса, можно сначала и не понять. У них очень большая разница между речью простых и образованных людей, у нас такой нет.
Валерий. Там нам стало понятно, почему в «Моей прекрасной леди» герой учит Элизу Дулитл, простую девчонку, говорить, как леди...
Эльвира. А Шекспир — это моя страсть, как вообще английское Возрождение. Как раз накануне поездки в Кембридж я прочла книгу Гилилова "Игра об Уильяме Шекспире", которая почти убедила меня, что великим драматургом был граф Роджер Меннерс, а с человеком, похороненным в Стратфорде на Эйвоне, лучшие умы эпохи проделали гениальный розыгрыш. Валера сначала надо мной посмеивался, а когда сам прочел Гилилова, мы с ним остановиться не могли — все обсуждали, строили догадки, спорили. Вообще вкусы у нас немного разные. Валере было не лень взять с собой в Америку три толстенных тома Салтыкова-Щедрина. Меня удивляет, как он может читать, например, Пелевина...
Валерий. Игра ума. Люблю. А ты шарахаешься от ненормативной лексики, словно живешь в хрустальном замке.
Эльвира. Что, я лексики этой не слышала? Просто для меня поэзия и искусство эпохи Возрождения — вершина человеческого духа, и там я еще столького не знаю, жаль тратить время неизвестно на что, у меня его и так мало. Я как чем-то увлекусь, так всю семью донимаю —теперь вот английской историей, биографией королевы Елизаветы. Еще одно мое увлечение — кефир с бактериями, это такой полезный пробиотик, я его сама делаю, и все покорно пьют, смирились. Культуре, между прочим, уже семь лет.
Валерий. Я вообще-то кефир терпеть не могу, но в вопросах питания Эля такая заботливая и умная — мы ей безгранично доверяем.
Эльвира. Заботливая я, наверное, от природы, а вот с возрастом меня стали расстраивать мелочи, на которые прежде внимания не обращала: цветные чашки на пестрой скатерти. Что делать, я теперь бабушка, у меня все должно быть в хозяйстве в порядке: если чашки яркие, скатерть однотонная. Непременно куплю.
Валерий. Вообще-то мы не большие покупщики. Пожалуй, самую удачную покупку провернули под честное слово. А дело было так. Мы возвращались с Элей и с ребятами из байдарочного похода по литовским рекам и в центре Вильнюса набрели на художника, который продавал свои картины. Особенно нам приглянулась одна, тоже центр,
но старого Таллинна... Денег у нас не было ни копейки, и художник поверил нам на слово. Деньги мы ему, конечно, прислали, а картина — вот она, на стене висит...
Эльвира. Даже не верится, что были такие времена... Я этим летом первый раз не пошла с ними на байдарках. Бабушки на байдарках не ходят, сидят на даче и нянчат внуков. Пока мы с Валерием занимались наукой, писали диссертации, гонялись за частицами и молекулами, успели родить и вырастить всего двух сыновей.
Валерий. А так еще хотели дочку!..
Эльвира. Но один мальчик уже привел нам двух девочек. Глядя на свою невестку Валерию, я понимаю, зачем девочкам надо учить высшую математику. Чтобы быть умной и доброй женой. А я бы хотела стать такой бабушкой, как моя, Надежда Гавриловна. Ей умирать не хотелось, потому что наглядеться не могла, какие дети и внуки стали ученые, как у них все хорошо. Ради этого они с дедом жили, об этом мечтали. Наверное, в этой мечтательной атмосфере в семье меня и назвали Эльвирой...
Валерий. Ну, имя не беда. Можно Элей звать, можно Аленой, а можно просто Ванной от Эльвирванны...
Эльвира. В Англии один человек написал наши имена по-латыни, и вышло, что они составляют анаграмму — VALERI — ELVIRA.
Валерий. А мы и не догадывались. Вот что значит Кембридж.
Записала Татьяна Шохина
|
научная деятельность
